ПЕРЕДАТЬ ЭСТАФЕТУ
Вопрос о ценностях, которыми живет общество, – сегодня основной вопрос России. И политический разброд, и хозяйственная разруха, и нравственный цинизм – все это сводится, в конце концов, к вопросу об общественных ценностях. Ценности это то, что делает общество целым, делает его большим, чем просто набор составляющих его частей.
Помимо общего идейного неблагополучия, царящего сегодня в мире, есть два препятствия на пути формирования целостной системы ценностей в России. Первое – это 75-летний отрыв во времени от исторических традиций нашей страны. Второе – это не доведенный до конца расчет с советским прошлым, с его ложными ориентирами.
В результате, с одной стороны, российские реформаторы подставляют себя под обвинения в копировании Запада, в том же "монетаризме", хотя именно монетаристская реформа Витте в 1897 г. заложила основу хозяйственного расцвета России на два самых блестящих ее десятилетия. С другой стороны, патриотически настроенные круги смыкаются с коммунистами, хотя именно коммунисты разорили страну, подорвали ее материальные и духовные основы, а своей национальной политикой и произвольным проведением границ между республиками заложили ту мину под территориальную целостность страны, которая взорвалась в декабре 1991 г.
Такого несуразного сплетения идей можно избежать, обратившись к антикоммунистической национальной и свободолюбивой традиции, которая, в обход советской власти, сохранилась за 75 лет в российском зарубежье и сегодня возвращается в Россию, служа своего рода мостом между ее прошлым и будущим.
Речь идет об НТС – Народно-Трудовом Союзе российских солидаристов как движении в первую очередь идейно-политическом, с первых своих дней нацеленном на положительные ценности, необходимые будущей России. Идейный костяк этого движения возник не в тиши кабинета: его чеканил, подобно гигантскому прессу, опыт XX в. – опыт российской революции и гражданской войны, опыт западного фашизма и западной демократии.
Как это происходило, я хочу кратко обрисовать здесь. При этом из многообразия идей Союза я решил выделить пять: национальную идею, идею свободы, идею исторической преемственности, позицию "по ту сторону правых и левых" и идею освободительной революции.
НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ
Союз, который основали 14 молодых людей, встретившихся в Белграде 1 июля 1930 г., назывался Национальный Союз Русской Молодежи. Год спустя его переименовали в Национальный Союз Нового Поколения. Потом в Национально-Трудовой Союз Нового Поколения. Потом название его еще варьировалось, хотя аббревиатура НТС существует с 1935 г. Но долгое время неизменным оставалось прилагательное "национальный".
Почему "национальный"? Да потому, что коммунизм откровенно именовал себя тогда интернациональным, не успев еще изобрести ни советского патриотизма, ни культур "национальных" лишь "по форме", ни прочих сталинских штучек. Мы встали тогда на защиту наших национальных ценностей, попираемых коммунистическим интернационалом. Нашим идеалом была национальная Россия – в противоположность анонимному СССР.
Преданность национальной России мы унаследовали от Белого движения – но унаследовали в своем собственном преломлении, извлекая уроки из опыта истории. Вместо одной лишь риторики о "единой и неделимой", которая Белому движению едва ли помогла, уже в наших “Положениях” 1930 г. говорится о "признании за народами, входящими в состав России, права на национальную самодеятельность", формулировка, по нынешним временам, очень уж осторожная, но радикальная по отношению к настроениям, бытовавшим тогда в зарубежье.
В 1934 г. последовало определение нации: "Объединение людей в неразрывное целое общностью культуры, государственных и экономических интересов, историческим прошлым и общностью устремлений на будущее".
Заметим: единство не этническое, не расовое, не языковое, а единство интересов и устремлений. Как писала тогда газета "За Россию": "Нация – это духовное родство свободных граждан". Да и сам наш Союз уже был родством людей разного этнического происхождения и разных вероисповеданий: Устав тогда предусматривал особые формы присяги и для магометан, и для буддистов. И татары, и калмыки, и армяне чувствовали себя в НТС россиянами, не отрекаясь от собственных корней.
В условиях войны “Схема НТС” 1942 г. выдвигает понятие Российского Союзного Государства. В его рамках отдельные народы могут создавать "самоуправные государственные образования", которые имеют собственные конституции и "часть своего государственного суверенитета переносят на центральное правительство".
В условиях послевоенной демократии на Западе нам надо было подтвердить, что у нас нет намерений никого тащить за шиворот в это союзное государство. Это и было зафиксировано в резолюции Совета по национальному вопросу 1951 г., где НТС высказывается за "принцип государственного единства народов России", но в то же время "признает за каждым народом право на основании плебисцита самому решать свою судьбу". То есть, мы разделяем общий со всеми демократами принцип признания права на отделение, но сами мы тяготеем к единству. Важно, чтобы Россия стала свободным сообществом тех народов, которые пожелают жить в общем государстве. Мы не предрешаем ни его границ, ни деталей его федеративного устройства. Это решат сами народы. Однако даже если это сообщество объединит лишь несколько народов из более чем ста, все равно оно будет не русским, а российским: в его законах и духе должно быть заложено признание его многонациональности, и самобытности каждого народа.
Это возвращает нас к вопросу о российском национализме. Сегодня термин национализм не в моде – точнее, он считается хорошим, если его практикуют нерусские народы, и плохим, если он относится к русским. Виноват здесь, бесспорно, коммунистический режим, который более полувека перемешивал патриотизм русский с советским. И, разрушая христианскую основу российского самосознания, создал почву для языческого национализма, не умеющего уважать ни свою, ни чужую нацию. Видный идеолог НТС Михаил Александрович Георгиевский писал в 1939 г. в газете "За Россию", парируя жалобы ультраправой прессы, что НТС ничего не пишет о евреях: "Неужели же не унизительно для русского национального достоинства сваливать все несчастья на жидомасонов?"
В 1956 г. мы переменили название Союза с "Национально-Трудовой" на "Народно-Трудовой". Просто потому, что в языковом обиходе в Советском Союзе, в сравнении с практикой зарубежья, слова "народ" и "нация" поменялись местами. Но это не изменило нашей сути. Любовь к своему дому и своей семье – естественное и необходимое чувство. Если его нет, в душе образуется опасная для человека пустота. Это верно и в масштабе семьи, и в масштабе нации и государства. Не может не угнетать то, с какой легкостью сегодня русский язык наводняется англицизмами – всеми этими бизнесами, дисплеями, маркетингами, брифингами и популяциями. Впрочем, нечто подобное мы уже видели при Петре, с его экзерцициями и экзекуциями. Тогда дух нации это преодолел. Тяга к здоровому национальному самосознанию в нашем народе налицо, и теперь надо только помогать ему ее проявить: заполнить пустоту беспочвенного интернационализма, вытеснить языческий шовинизм и способствовать, как мы говорим, росту солидарного гражданского общества.
ИДЕЯ ГРАЖДАНСКОЙ СВОБОДЫ
"За Россию, за свободу" – пели корниловцы в Гражданскую войну, и вслед за ними идея свободы России, как результат любви к России, с первого дня была путеводной в нашем Союзе. Положения1930 г. требовали "установления личных свобод, равенства всех перед законом и отсутствия классовых и сословных привилегий как основного условия личного и общественного прогресса и создания духовных и материальных ценностей".
Фраза неуклюжая, но смотревшая далеко вперед. О том, что личная свобода – условие создания в том числе и материальных ценностей, не подозревали ни рабовладельцы прошлых веков, ни сталинские органы долгосрочного планирования в недрах ОГПУ и НКВД. Только наш век информатики, когда машину строит не человек, а информация, заложенная в другую машину, убедительно доказал, что исходная ценность – это именно информация, а материальное производство есть производная от нее. Информация по своей природе требует обмена, а обмен не может осуществляться в условиях несвободы. Поэтому не случайно, что именно век информатики стал веком освобождения человека и крушения тоталитарных режимов.
Общие положения 1930 г. о личной свободе и равенстве всех перед законом были подробно развиты в “Схеме НТС”. Этот документ составлялся несколькими группами на пространстве между Киевом и Парижем летом и осенью 1942 г., когда исход войны отнюдь не был ясен, и надо было считаться с тем, что текст будут читать и в Гестапо. Тем не менее, в “Схеме” было заявлено (с. 11-12 ротаторного издания):
"Национально-трудовой строй обеспечивает всем гражданам следующие гражданские свободы:
– свободу жительства, передвижения и переселения по всей территории страны без всяких ограничений, а равно и свободу выезда за границу (далее перечисляю сокращенно – Б.П.), свободу труда... свободу слова и печати... свободу собраний, союзов, объединений и манифестаций... свободу научного и художественного творчества... свободу вероисповедания... свободу национального самоопределения".
Затем следует изложение гражданских прав:
"Неприкосновенность личности... неприкосновенность жилища, имущества и переписки... право на доброе имя... право представительства... право занятия любой должности в зависимости от личных способностей, качества и уровня знаний, право на труд и обеспечение средствами на жизнь, право на образование... право на социальную помощь, в частности, на обеспечение в старости.Сохранение установленных прав и правового порядка гарантируется нерушимостью законов и равенством всех граждан перед законом".
Вот где был пафос Союза 1942 г. Можно спорить о формулировках, находить, что в них смешаны гражданские и экономические права, что мало сказано об институциональных гарантиях. Но не будем забывать, что все это писалось наспех в условиях подполья, за шесть лет до того, как Объединенные нации провозгласили Всеобщую декларацию прав человека. Мы уже тогда выступали за права, забота о которых вошла в мире в моду лишь в последние тридцать лет.
При этом наше понимание свободы всегда отличалось от понимания как либерально-позитивистского, так и анархического. Отличалось формулой "не свобода от, а свобода для": свобода не как самоцель, а как условие осуществления ценностей. Формула эта привлекательна, сегодня ее разделяет и консервативная политическая мысль в США, и католическая в Европе. Но в практической жизни она упирается в громадные трудности: где провести границу между свободой положительной и отрицательной? И кто решает, где она должна пройти?
Другим следствием нашего понимания свободы как условия осуществления положительных целей и общественной солидарности было наше отталкивание от межпартийных дрязг и партийного политиканства. 1920-е и 1930-е гг. отнюдь не вселяли веры в парламентскую многопартийную демократию: она допустила к власти тоталитаристов в России, Германии и Италии. Она не удалась во многих малых странах Европы, заигрывала с коммунистами во Франции и довела Испанию до гражданской войны. Поэтому, для тогдашнего НТС естественны были поиски новых путей, которые вылились в “Схеме” 1942 г. в проект многоступенчатого народного представительства, при котором каждый избиратель лично знает своего депутата, и где на работе в низовых органах самоуправления проверяются его деловые качества.
Надо подчеркнуть, что против "яда партийности" предостерегали еще в конце XVIII в. "отцы-основатели" американской демократии, полагая, что их конституция послужит против него заслоном. В 1930-е гг., одновременно с нами, альтернативы парламентскому строю искал и христианский социалист-демократ Г.П. Федотов, и другие мыслители его толка. Сегодня в политике западных стран традиционные партии часто уступают внепартийным "группам давления", движимым решением частных своих вопросов. И А.И. Солженицын, подобно “Схеме НТС” выступил за беспартийные многоступенчатые выборы в земство.
Но время берет свое. Демократии западной Европы, пройдя через свой искус тоталитаризмом, нашли возможность исправить многие изъяны довоенного парламентаризма. Мы же поняли, что при решении спорных вопросов естественно образуются стороны, или партии, и избежать этого в свободном обществе невозможно. Поэтому, начиная с 1950 г., в Программе НТС фигурирует глава "Политические организации". С тех пор у нас принято считать, что выявление воли нации должно происходить параллельно тремя путями: плебисцитами (референдумами), прямыми выборами в палату парламентского типа, где без партий не обойтись, и ступенчатыми выборами лиц, а не партий, в палату земств.
ИДЕЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ
"В былом источник вдохновенья, в деяньях Сечи и Петра" – этими словами начинается одна из самых популярных песен Союза 1930-50-х. В империи, заложенной Петром Великим, и одновременно в наследии казачьей вольницы видели источник вдохновенья не одни основатели НТС: сам Пушкин слыл "певцом империи и свободы". Трагическим образом слиянию этих двух начал не дано было осуществиться в нашей истории.
После революции марксистские историки взялись очернять наше прошлое; им стали вторить многие на Западе. В стране же, после 75 страшных лет, многим хочется дореволюционное прошлое, наоборот, обелить. Основатели НТС предостерегали против той и другой крайности. В “Положениях” 1930 г. им виделось возрождение России "в твердом согласовании с преемственностью исторического развития России, с ясным учетом как достоинств и заслуг, так и ошибок и недостатков прошлого".
Сегодня многие вспоминают о Земстве как о почвенной, российской форме самоуправления, которая достигла значительных успехов и была солидаристской в том смысле, что в ней дружно сотрудничали представители разных сословий. Но ведь "здание земства", как выражались в ту пору, так никогда и не было "увенчано" общероссийской палатой наверху, никогда не получило основания – волостного земства – и охватило лишь часть страны. Так что, стремясь перенять принципы работы и дух служения земских деятелей, строивших Россию, мы не можем просто восстанавливать старое; мы должны заново строить ту часть, что так и осталась недостроенной и была лишь планом, намеченным как бы пунктиром.
Хорошо вспомнить и судебную реформу 1864 г., приблизившую осуществление идеала суда "скорого, правого и милостивого", введшую суд присяжных, исправившую беззакония николаевской эпохи. Но ведь и эта реформа уже через 25 лет была исковеркана контрреформами Победоносцева, упразднением мировых судей и введением земских начальников, так что многие крестьяне так до конца империи ничего, кроме административного произвола, в судах и не увидели. Да, нам надо начинать восстанавливать правосудие на принципах реформы 1864 г., но, опять же, не только восстанавливать то, что было, а создавать то, что еще только должно было появиться.
Подобное можно сказать и про Церковь. Да, нам нужна Церковь авторитетная и не подвластная государству. Церковь с интенсивной приходской жизнью, связанная тесными горизонтальными узами с гражданским обществом. Но ведь только лишь планы утверждения подобной Церкви должен был обсуждать Собор 1906 г., который так и не состоялся, а решения Собора 1917 г. перечеркнул большевизм...
И этот перечень можно продолжать. Говорить о незавершенной аграрной реформе П.А. Столыпина, о незавершенных планах в образовании и науке, в кооперации, в армии. Ясно: чтобы сохранить преемственность, чтобы не стать Иванами, не помнящими родства, нам сегодня необходимо заниматься историей.
Особенно историей наших учреждений реформаторских эпох 1860-1917 гг. Но не только докапываться до фактов и уяснять невероятность размеров той катастрофы, которая нас постигла. Это лишь пассивная сторона задачи.
Характерная черта нашего мироощущения – отрицание фактопоклонства. Да, факты надо точно знать, чтобы о них не разбиться. Но на них не смеет замыкаться мысль. Мысль должна быть устремлена вперед, к должному, а не к сущему. Поэтому в изучении нашей новейшей истории не менее важна активная сторона: дорисовывать контуры того, что могло быть, но было сорвано. Какими должны были стать земство, суд, церковь, аграрные отношения? Эти контуры дадут нам, в первом приближении, оболочку будущей, возможной России, если строиться она будет "в твердом согласовании с исторической преемственностью".
ПО ТУ СТОРОНУ "ПРАВОГО" И "ЛЕВОГО"
Со свойственным НТС в 1930-е задором он свое положение в политическом спектре определил так: "Мы не справа и не слева, мы – впереди!" Исторически, эта позиция для нас была единственно возможной. Ведь целый век, от декабристов и до отречения Николая II, Россию терзал конфликт между "правыми" и "левыми", "властью" и "обществом". Всеобщее ликование весны 1917 г. было радостью освобождения от этого конфликта. На какой-то исторический миг казалось, что общество слилось с государством и восторжествовало демократическое согласие.
Но когда дошло до дела, так называемая революционная демократия помогла не Л.Г. Корнилову, а большевикам. Это заставило сторонников правового строя "справа" повернуться не только против большевизма, но и против демократии, увидеть в Февральской революции предательство и права, и России, а во Временном правительстве "позорнейшую из всех российских властей". Этот раскол в антибольшевицком лагере способствовал поражению белых армий и был увезен эмиграцией за границу, где вызвал 35 лет бесплодных пререканий.
О преемственности здесь не могло быть и речи. От кого признать преемственность? От монархистов, предавших монархию? От социалистов, предавших демократию? От кадетов, получивших 4,8% голосов на выборах в Учредительное собрание? Под всем этим надо было подвести жирную черту и начинать сначала! Отгородиться от старшего поколения организационно, возрастным цензом, а также идейно. Преодоление коммунизма требовало новой идеи, не лишенной социального содержания. К такому выводу вел анализ хода гражданской войны.
Ведь меньшевики и правые эсеры, ставившие во главу угла социальную идею и политическую работу в массах, победили большевиков весной 1918 г. на выборах в 19-ти из 30-ти губернских городов, где тогда была "советская" власть. Но они отказывались применять силу к своим "братьям по классу", большевикам, почему те их и разогнали при помощи ЧК.
Насилию и анархии черни надо противопоставить "патриотическую и дисциплинированную армию", считал А.И. Деникин. Ее единство не должны нарушать политические споры о социальном устройстве страны. Но такая позиция лишала белых политической опоры в массах, особенно среди крестьянства, и в 1919 г. тоже имела лишь временный успех.
Крымский опыт П.Н. Врангеля, стремившегося в 1920 г. совместить патриотизм с социальными реформами и необходимым применением силы, опоздал. Но именно он представлял собой конструктивный итог гражданской войны, именно он указывал направление в будущее.
Революция преуспела в разжигании классовой розни, и залечить ее раны может лишь сотрудничество классов и социальное единство нации. Вот откуда пошел солидаризм. Но где искать его прообраз? Позже мы его в значительной мере увидели в христианской демократиипослевоенной Европы, в социально-рыночном хозяйстве и реформированной парламентской системе стран, прошедших период тоталитаризма.
Но в 1930-е ничего этого еще не было. Либеральная демократия терпела поражение и теряла авторитет. Однако мы ее изучали, в частности, – изучали социальные реформы Ф.-Д. Рузвельта. Языческий национал-социализм Гитлера отталкивал нас с самого начала, этому много свидетельств в нашей прессе. И берлинская группа НТС была, пожалуй, самой антинацистской. Но социальные реформы, национальное единение и антибольшевизм других новых режимов не могли не вызывать интереса: изучалась и корпоративная теория Парето, и патриархальная диктатура Салазара в Португалии. Но проще всего, конечно, изучать было то, что под боком. Под боком были свои профессора – Билимович, Ильин, Спекторский, печатавшиеся в изданиях НТС. Под боком были труды Бердяева, Вышеславцева, Лосского, Франка, в Харбине преподавал Георгий Гинс, от которого мы взяли и сам термин "солидаризм", и определение желаемого государства: не ночной сторож, как при либерализме, не командир, как при диктатуре, а светофор на перекрестке, который не дает машинам столкнуться, но в остальном предоставляет водителям ехать, куда им надо. Позже Сергей Левицкий назвал российский солидаризм синтезом религиозного мессианства славянофилов и социального реформаторства западников.
Законченной доктрины все это не дало. Существенен был порыв: познавать азы, учиться, расти. Существенен был диапазон материала и главное направление – на синтез положительных начал. III съезд Союза в 1934 г. поставил задачу "подготовки сильных волею и знаниями, культурных и нравственно дисциплинированных деятелей, работников и строителей будущей России". Эта задача стоит и сегодня.
ИДЕЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Понятия, о которых я пока говорил, – национальная идея, идея свободы, вопрос исторической преемственности и позиция "по ту сторону правого и левого", – это идеи программные, относящиеся к вопросу "за что". Пятая же идея – стратегическая, относящаяся к вопросу "как". Всем ясно, что мы никогда не ограничивались идеями, что наша любимая евангельская цитата – слова из послания апостола Иакова: "Вера без дел мертва". Так вот, в каком контексте мы видели свои дела, как мы их осмысляли? И как мы в разные времена видели конец режима?
Начнем с того, что эмиграция видела два варианта. "Левые" делали ставку на эволюцию власти: будет же когда-то Термидор! "Правые" ставили на возобновление иностранной интервенции и на "весенний поход". Ни та, ни другая ставка не требовала действий, а только ожидания. Ни ту, ни другую не принимали активисты "нового поколения", понимая, что Россия может добиться свободы лишь собственными силами, что нам ее не могут дать ни правящая партия, ни иностранная интервенция. Поэтому в декабре 1931 г. НТС принимает идею национальной революции.
За слово революция на нас в 1960-e и позже сыпалось много шишек. Вы, мол, за кровопролитие, за разруху. Все это, конечно, были передержки. Мы всегда были за коренную смену режима. То, что она может быть бескровной, доказали Венгрия, Чехословакия, ГДР в 1989 г., доказала и сама Россия. Революционные перемены должны проводиться собственными силами и вопреки упирающемуся партаппарату. Эта цель была задана верно. Другое дело, как к ней идти? На этом пути можно различить пять этапов.
1. В 1930-е стратегической концепции не было. Был инстинкт: идти в Россию, нести наши идеи. Была воля к служению и жертве. Была мысль: создать в подполье опорные точки. И другая мысль: да, мы готовим революцию, но осуществим ее не мы, власть возьмет некий чаемый "комкор Сидорчук".
Что осталось от тех лет? Память о жертвах. Тех шести из Прибалтики, что в 1932 г. по своей инициативе пошли через советскую границу по каналу Братства Русской Правды и погибли. Тех троих из Манчжурии, что в 1935 г. были расстреляны в Иркутске, об Ирошникове и Флоровском, что пошли по каналу Русского Обще-Воинского Союза и погибли на румынской границе в 1933 г. Тех восьми, что сами основали в 1938 г. группу в Москве и тоже были захвачены.
Союз раскрывает предательство в эмигрантских организациях, с которыми он поначалу сотрудничал, и в 1938 г. пробивает собственные пути в Россию. Околович и Колков совершают свой знаменитый поход и возвращаются невредимыми, но еще девять человек погибают на границе или вскоре после перехода границы. Девять или десять пробиваются в страну и начинают там вторую жизнь.
Много раз нам задавался вопрос: а были ли все эти жертвы оправданны? Ответил на него, правда, по другому поводу, Г. Федотов: "Не является ли последний творческий акт человека – в святости, в подвиге, в жертве – совершенно бескорыстным и не имеющим смысла вне себя и ниже себя? Оправдание нации – в осуществленных ею в истории ценностях, и среди них героизм, святость, подвижничество имеют, по крайней мере, такое же онтологическое значение, как создание художественных памятников и научных систем..."
2. 1930-е были подготовкой, решающие события начались в 1941 г. Председатель Союза Виктор Михайлович Байдалаков сказал на большом собрании в Белграде в феврале 1939 г.: "С кем идти? У русской совести может быть только один ответ: ни со Сталиным, ни с иноземными завоевателями, а с русским народом. Борьба на два фронта, с завоевателями извне и с тиранией внутри, будет тяжела... но Россию спасет русская сила на русской земле; на каждом из нас лежит долг отдать себя делу создания этой силы".
Были члены НТС и в советской армии, и во французском движении сопротивления, но основные кадры организации в 1941 г. находились в занятой немцами Европе и оттуда всеми правдами и неправдами потянулись на Восток, чтобы быть со своим народом. Стратегический замысел тех дней отражен в “Схеме НТС” 1942 г.: "Для осуществления Национальной Революции необходимо: 1. Выявление всех национальных антибольшевицких сил... 2. Создание мощного Освободительного народного движения, оформленного в политической организации и опирающегося на вооруженную силу".
Члены Союза в оккупированной России старались чем могли помогать населению восстанавливать нормальную общественную жизнь, распространяли свои идеи. Но политический смысл их работы в России и в лагерях для советских граждан в Германии сводился к двум целям: к созданию подпольной политической организации и к поискам опоры на вооруженную силу, как в среде независимых партизан, так и в добровольческих частях, находившихся на немецкой стороне.
Условия войны, где, либо ты стреляешь, либо в тебя стреляют, и третьего не дано, сделали широкий разворот "третьей силы" невозможным. Расчеты на коренное изменение немецкой политики на Востоке оказались тщетными, оппозиция Гитлеру была подавлена, а западные державы о борьбе со Сталиным и слышать не хотели. В брошюре "НТС – мысль и дело" (Посев, 2000 г.) перечислены имена 25 членов НТС, убитых нацистами на оккупированной территории, и 24 – погибших в нацистских тюрьмах и концлагерях. Было их на самом деле больше: ведь списков членов в условиях подполья не велось, и связь была крайне непостоянной. Сколько погибло в сталинских лагерях, нам еще предстоит узнать.
И, тем не менее, попытка осуществить невозможное не была тщетной. Оставаясь верными себе, члены Союза не могли отсиживаться по разным углам Европы, когда решалась судьба их страны. Только благодаря тому, что они не побоялись ринуться в гущу событий и пойти на встречу со своим народом, Союз вобрал в себя новые силы и выжил как организация. Ни одна из других русских политических организаций в Европе войну не пережила.
3. В послевоенные годы "вторая" эмиграция в Европе была деморализована сталинскими победами и террором насильственной репатриации. Ждали нового наступления Советской армии на Европу и стремились как можно скорее за океан. Все были убеждены, что революционная борьба против тоталитарного режима невозможна.
В этих условиях, в 1948-49 гг, НТС снова берет курс против течения и идет навстречу этой армии – в Берлин. Чтобы снять психологический барьер бессмысленности борьбы, В.Д. Поремский создает "молекулярную теорию": как построить массовую, неуловимую революционную организацию, которая в тоталитарной разобщенности даст людям чувство плеча, разрушит миф о всемогуществе власти и создаст предпосылки для всенародного восстания.
Семь лет, с 1950 по 1956 г., идет последовательное осуществление молекулярной теории. Радиостанция "Свободная Россия", просуществовавшая до середины 1970-х гг, “шаровые акции”, которыми было заброшено в страну 97 миллионов листовок и 8,6 миллионов газет и брошюр. Работа в армии: в связи с восстанием 17 июня 1953 г. в Берлине и Венгерской революцией раздавались наши призывы не стрелять в народ! Подготовка и засылка в Россию для отстройки "каркаса" молекулярной организации одиннадцати членов НТС.
Памятно это время расстрелом четырех из них – Горбунова, Лахно, Макова и Ремиги, похищением Александра Рудольфовича Трушновича из Западного Берлина, попытками убийства Околовича и Поремского и еще примерно пятнадцатью актами чекистского террора против зарубежной базы НТС.
4. Переломным для нашей стратегии стал 1956 г. Стало ясно, что ростки независимого общественного мнения в стране требуют более дифференцированного подхода, чем листовки с воздушных шаров, и что молекулярная организация не будет массовой. Зато XX съезд КПСС открыл новые перспективы демонтажа тоталитарной власти, а Венгерская революция показала, что всенародное восстание в тоталитарных условиях действительно возможно, но поддержки извне не получит.
Собравшись в Кидрихе-на-Рейне в июле 1956 г., Совет НТС издал свою, пожалуй, наиболее дальновидную резолюцию, подтвержденную ходом последнего российского десятилетия: "Правящий слой, по мере привлечения его к соучастию во власти... сталкивается с проблемой ответственности, которая неизбежно расслоит его. Одна его часть будет... стремиться закрепить свое положение и оставить нетронутым основной фундамент коммунистического режима. Другая будет добиваться реформ и постепенной эволюции режима к некой форме правового государства, которая в идеале часто приближается к одному из вариантов западноевропейского социализма".
Затем, определив явления пассивного, умеренного и радикального реформизма, резолюция говорит, что этот последний "по мере нарастания революционной ситуации объективно станет союзником революционных сил в общей борьбе за единые конечные цели".
Слов нет, для многих за рубежом это был очередной энтеэсовский блеф: "Уж какие там могут быть среди большевиков реформисты, тут пахнет новым сменовеховством!" Но из резолюции следовал ряд далеко идущих выводов.
Во-первых, широкое поле для зарубежной активности: встреч с туристами, моряками и прочими советскими гражданами за границей. Для них создаются специальные издания, встречи с ними дают Союзу возможность держать руку на пульсе страны.
Во-вторых, публикация осенью 1956 г. в №31 "Граней" обращения к авторам в России с предложением печататься в издательстве "Посев". Это обращение положило начало приходу авторов-граждан СССР в "тамиздат". На обращение это три года не было отклика, но с I960 г., когда наши посланцы начали ездить в Россию, стали поступать рукописи. Сначала понемногу, а за 1960-75 гг более тысячи, длинный перечень публиковавшихся у нас авторов из России широко известен.
В-третьих, созыв в 1957 г. гаагского "Конгресса за права и свободу в России", последнего совместного действа эмиграции. Конгресс выставил 130 частичных требований, которые, взятые в отдельности, не были "антисоветскими", но осуществленные в своей совокупности означали бы конец режима. По замыслу они предвосхитили правозащитное движение, начавшееся в стране восемь лет спустя.
В-четвертых, так называемые Лорские решения 1958 г., о "создании на территории России организационных предпосылок для открытых революционно-политических выступлений против власти под знаменем НТС". Опять же, подобные выступления начались в стране лишь семь лет спустя и не под флагом НТС. Но практическим результатом решений было развитие, начиная с 1960 г., обширной системы туристических поездок курьеров НТС в страну. За 30 лет этой деятельностью в России было охвачено более 2000 человек.
1960-е характеризуются "тактикой широкого фронта" – поддержкой целого спектра диссидентских и правозащитных группировок, контактов с церковными и писательскими кругами. Людей, вступивших в НТС, среди них было немного; посмертно стали широко известны имена Юрия Галанскова и Бориса Евдокимова.
5. Следующий пересмотр стратегии происходит в 1970-72 гг. Стало ясно, во-первых, что смену власти вынудят не только "субъективные" оппозиционные силы в стране, но и объективные силы, в частности, мировая научно-техническая революция, за которой тоталитарный строй не способен угнаться; в результате заключительные этапы революционного процесса могут быть разными: вероятен переворот внутри правящего слоя, возможен и разбор режима по кирпичам, а не только народное восстание. И не НТС будет выбирать эти варианты, а исторические силы, которые превосходят его. Это не было отказом от революции, – это было отказом от нереальной мысли, что осуществит ее НТС.
Во-вторых, стало ясно, что НТС не может помогать всем-всем-всем оппозиционным силам, чтобы в них не раствориться, а должен сосредоточиться на создании собственной организации в России. Для обслуживания правозащитного движения было в 1972 г. создано Международное общество прав человека. Задачи же собственной организации Совет НТС в 1972 г. видел так:
"Главная задача НТС – участие в устройстве российского будущего на основе права, свободы и солидарности. Первоочередная задача – устранение враждебной народу и гибельной для России диктатуры... В силу противодействия коммунистической диктатуры НТС вынужден важнейшие отрасли своей работы вести закрыто. Однако по своей сущности НТС – организация открытая, уважающая право, стремящаяся к свободному и широкому распространению своих идей".
Противоречие, заложенное в этих словах, сказывалось на организации в течение последующих 18 лет, когда именно подпольной работе "закрытого сектора" уделялось основное внимание. В частности, закрытым сектором в 1976-77 гг. было подготовлено в СССР несколько открытых выступлений НТС силами иностранных друзей-туристов, менее подверженных репрессиям КГБ. Сами граждане страны открыто заявили о своем членстве в НТС лишь в 1982 г., устами Р. Евдокимова и В. Сендерова при их аресте. Выйдя на свободу в 1987 г., они стали первыми открытыми членами организации.
Тем временем Совет в 1977 г., развивая тезис 1956 г. о радикальных реформистах, вводит понятие "конструктивных сил в правящем слое", которым предстоит "вступить в противоборство с господствующим партаппаратом, добиваясь коренных изменений режима и радикальных реформ". Во взаимодействии конструктивных сил, с одной стороны, и "независимой общественности и подпольного политического движения", с другой, Совет видит "ключ к освобождению и сохранению России".
За этим логически следовало решение 1980 г. о разработке альтернатив политике КПСС. НТС публикует свои предложения по "конструктивной внешней политике" (1980), по хозяйственной реформе и путям перехода к рынку (1982), по основам перехода к правовому государству (1984). В 1987 г. последовал обобщающий документ "Путь к будущей России".
Первые три документа задолго до "перестройки" выдвинули положения, ставшие ее лозунгами: приоритет общечеловеческих ценностей перед "классовыми" (признан Горбачевым в 1987 г.), задачу построения правового государства (поставленную на XIX партконференции в 1988 г.) и вопрос перехода к рынку, поднятый Т. Заславской в 1983 г., о котором официальные источники заговорили в 1989 г.
В свою очередь документ "Путь к будущей России", появившийся на территории страны ранней весной 1988 г., повлиял на ряд оппозиционных программ (например, ДС, РХДД) и способствовал реальному становлению организации НТС в стране в 1989-90 гг. В это же время появились возможности тиражирования журнала "Посев" и другой литературы НТС в стране, состоялись первые открытые вечера "Посева" и "Граней".
В решающий момент в августе 1991 г. группы НТС в 20 городах России, от Петербурга до Владивостока, активно выступили в поддержку избранного народом Президента, против ГКЧП. В Москве в ночь на 20 августа НТС отпечатал 30 тысяч листовок, распространявшихся у Белого дома, у памятника Дзержинскому и в других местах скопления народа.
Но августовские события оказались лишь одним из этапов той "национальной революции" – революции как процесса, а не как события, – которой посвятил себя НТС. После них он в многочисленных заявлениях выступал за ускорение рыночных реформ, за частную собственность на землю, за свободные выборы на всех уровнях, за принятие новой Конституции, против двоевластия, за роспуск Советов, за воссоединение страны как дальнюю цель.
Опубликовано: Посев. 2003. № 4. С. 11–17.
